Под чужим именем [Сборник litres] - Виктор Семенович Михайлов

С 1937 года Терехов-“Лукс” становится консультантом по русским вопросам при VI управлении гестапо, шефа политической разведки Шелленберга, в отделе “Остен”, под началом Густава Мюллера».

— Помнишь, Гаев, — сказал полковник, — Густав Мюллер, получатель шифровок в берлинских бандеролях на имя Ридаля??

— Помню, товарищ полковник. Иоганн Келлер — он же Густав Мюллер.

«Здесь, в VI управлении гестапо, Терехов развернулся. Старый, сначала только польский, а затем и немецкий шпион нашел себе самое широкое применение.

В начале 1941 года Терехов-“Казимир”-“Лукс” становится руководителем специальной школы по подготовке кадров для диверсии, террора и шпионажа на территории СССР.

В начале 1942 года его, исполняющего обязанности штурмбаннфюрера, направляют на территорию, временно оккупированную фашистскими войсками, для руководства на Смоленщине крупным карательным отрядом по подавлению партизанского движения.

В конце 1942 года Терехов-“Казимир”-“Лукс” был переброшен в тыл Советской Армии в качестве резидента немецкой разведки и для организации шпионажа и диверсии.

Установлено по материалам архива VI отделения политической разведки, захваченным при взятии советскими войсками г. Берлина в 1945 году».

Полковник закрыл папку, встал, прошелся по кабинету и сказал Гаеву:

— Какой матерый предатель! Дальше его биография будет дописана по материалам следствия, но предугадать ее не трудно. После разгрома фашистской Германии он притаился. Рысь потеряла хозяина и превратилась в безобидного домашнего кота. Он все эти годы жил тихо, стараясь не обращать на себя внимания, и ждал, терпеливо ждал своего времени.

Прошло несколько лет, через посредство всяких келлеров-мюллеров его разыскали новые хозяева, и домашний кот опять превратился в опасную, хищную рысь.

41. Гроза собирается

Низко над городом висели тяжелые темные облака. Было безветренно, листва на деревьях замерла в напряженном ожидании. Издалека, из-за потемневшей серой реки и черной полосы соснового бора, доносились глухие раскаты грома.

Обливаясь потом, прихлебывая газированную воду из стеклянной банки, сидела в вестибюле больницы дежурная санитарка Клава Рукавишникова. Шел восьмой час вечера.

«Хоть бы какого ни на есть дождичка», — подумала Клава вслух и подошла к окну. Выглянув на центральную аллею, она увидела знакомого старика, которого только сегодня утром провожала до ворот.

Старик вошел в вестибюль и поздоровался с Клавой, в глазах его было неподдельное волнение и тревога.

— Ну, как наш Степан Федорович? — с надеждой спросил старик. — Все без сознания?

— Чем так, лучше бы без сознания! — сказала она, махнула рукой и шепотом, доверительно добавила: — Память у него начисто отшибло — как его зовут, не может вспомнить.

Старик даже присел от огорчения, и Клава пожалела, что сказала правду.

— Хоть бы посмотреть на него, — тоскливо произнес он и добавил: — Одним бы глазком, а?

Клаве стало жалко, и она согласилась:

— Ладно, пойдемте, только тихо. — Санитарка пошла вперед по длинному коридору, а следом за ней Гуляев. Около палаты № 7 они остановились — дверь в палату была немного приоткрыта и из-за двери доносился голос.

— Там дежурный врач, — шепотом сказала Клава, — пошли назад!

— Сестричка, миленькая, я только в щелочку на него гляну, а? — взмолился старик. Клава вздохнула, женское сердце — не камень, и согласилась, а старик и не дожидался ее согласия, он жадно приник к щели…

Никитин лежал на спине, смотря вперед бессмысленным, невидящим взглядом. Около него сидел дежурный врач. Врач был молодой, случай ретроградной амнезии был первым в его пока еще недолгой практике, и его чрезвычайно интересовало течение этой редкой болезни.

— Вы меня слышите? — спрашивал он больного.

— Да…

— Вас зовут Степан Федорович? Я говорю, Степан Федорович, не так ли? — настаивал врач.

— Да…

— Вы, Степан Федорович, женаты? — и после паузы: — Как ваша фамилия?

— Доктор, я устал… спать хочу, — вяло сказал больной.

Резко отодвинув стул, доктор встал, а старик отскочил от двери и, увлекая за собой Клаву, на цыпочках, с необыкновенной для его возраста прытью, помчался по коридору.

На этот раз провожать старика до ворот не было необходимости: он мужественно переносил несчастье своего друга и бодро вышел из больницы.

Около больницы старик взял такси и поехал в центр. Здесь, не отпуская машину, он зашел в гастроном, купил бутылку шампанского и поехал на окраину, где в маленьком домике родителей жены жил Саша Елагин.

Не доезжая двух кварталов до домика Елагина, Гуляев расплатился с шофером и пошел пешком.

Елагина дома не оказалось, словоохотливая соседка сообщила старику все новости:

— Варю сегодня утром отвезли в родильный, а Саша сам не свой, очень волнуется и все около родильного петляет…

Поблагодарив соседку за сведения, старик направился к родильному дому. Совсем стемнело. Порывом налетел ветер и затих. Где-то далеко-далеко мелькали редкие вспышки молний.

Было восемь часов вечера, когда в палату № 7 с большим пухлым портфелем в руке вошел главврач больницы. Дежурная сестра, задремавшая в кресле подле больного, вскочила испуганная и долгое время не могла понять того, что говорил ей Станислав Николаевич:

— Да вы что, матушка, того-этого, белены объелись, что ли?! В третий раз я вам говорю: пойдите в коридор, сядьте у двери и никого не пускайте в палату, я хочу осмотреть больного. Понятно?

— Понятно… — виновато проронила сестра и вышла в коридор.

Закрыв дверь испытанным способом, засунув ножку стула в дверную ручку, Станислав Николаевич достал из портфеля одежду и обувь Никитина и шепотом сказал:

— Ну, батенька, девятый час, торопитесь.

Никитин оделся в течение нескольких минут, сердечно пожал руку старого врача, поблагодарив его за помощь, погасил свет в палате, открыл окно и легко выпрыгнул в парк.

Станислав Николаевич, убедившись в том, что его «пациент» благополучно выбрался, тихо закрыл окно. По совету Никитина засунул в опустевший портфель подушку и, не зажигая свет, вышел в коридор. Дежурной сестре он сказал:

— Больной в тяжелом состоянии. Сидите здесь и никого не пропускайте в палату. Ваша фамилия Анисимова? Так вот, товарищ Анисимова, персонально вы отвечаете за жизнь больного.